Анализ Стихотворения Тютчева «Наш век». Сочинение и анализ произведений, биографии, образ героев Анализ стихотворения «Наш век»

03.11.2023

Стихотворение «Наш век».

Восприятие, толкование, оценка

Стихотворение «Наш век» было написано Ф.И. Тютчевым в 1851 году. Оно было названо Аксаковым в числе тех произведений, «где задушевные нравственные убеждения поэта высказываются в положительной форме, где открываются нам его положительные духовные идеалы». Это «истинный вопль души, разумеющей болезнь и тоску века».

Произведение мы можем отнести к философской лирике, жанр его — лирический фрагмент, стиль — романтический. Исследователи называли стихотворение «эстетическим вариантом несостоявшейся молитвы».

Лирический герой с тоской размышляет о своем времени, веке безверия, тьмы, растления духа. Отсутствие веры разрушает в человеке его душу. Человек у Тютчева безмерно одинок, лишен возвышенных идеалов, подвержен рассудочности, прагматизму, гордыне. Поэтому герой исполнен тревоги за будущее человечества, стихотворение пронизано ощущением трагизма бытия:

Безверием палим и иссушен,

Невыносимое он днесь выносит…

И сознает свою погибель он,

И жаждет веры — но о ней не просит…

Финальные строки стихотворения перекликаются с евангельской легендой об исцелении Христом отрока, одержимого немым духом. Отец отрока, отвечая на призыв Господа веровать, отвечает ему: «Верую, Господи! Помоги моему неверию»! В стихотворении Тютчева же сама возможность искупительной молитвы отрицается, что, по мысли поэта, означает нравственный тупик, гибель всего человечества. Человеку него не способен к очищающей молитве:

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,

Как ни скорбит пред замкнутой дверью:

«Впусти меня! — Я верю, Боже мой!

Приди на помощь моему неверью!..»

Таким образом, герой Тютчева критически оценивает и век, и современное поколение.

Произведение построено на контрасте «наших дней» и идеала, заключенного в душе лирического героя, идеала, идущего из прошлого. Об этом идеале ничего не говорится, однако эта полярность подразумевается у Тютчева. Отсюда идет обилие антитез: «тень» — «свет», «безверие» — «вера», «не просит» — «жаждет». Категория времени определяет всю композицию стихотворения.

Стихотворение написано ямбом, катренами, рифмовка — перекрестная. Поэт использует немногочисленные средства художественной выразительности: метафору («дух растлился в наши дни», «безверием палим и иссушен»), анафору («И сознает свою погибель он, И жаждет веры — но о ней не просит…»). На лексическом уровне находим находим старославянизмы, выражения высокого стиля — «днесь», «жаждет веры».

Стихотворение мы можем рассматривать в русле философской и гражданской лирики Ф.И. Тютчева. К. Аксаков указывает на связь между стихотворениями «Памяти Жуковского», «Наш век», «Эти бедные селенья…», «Теперь тебе не до стихов…».

Общий мотив этих произведений — противостояние идеала и действительности, в них поэт критически оценивает свою эпоху, пишет о терпении и многострадальности русского народа.

«Наш век» Федор Тютчев

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует…
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит…
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры… но о ней не просит…

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
«Впусти меня!- Я верю, боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..»

Анализ стихотворения Тютчева «Наш век»

Кризис среднего возраста у каждого мужчины протекает-по разному. Однако если речь идет о поэтах, то это состояние внутренней дисгармонии непременно находит свое отражение в стихах. Недовольство собой и окружающим миром, раздражительность и попытки найти смысл жизни – подобные мотивы встречаются в творчестве многих русских литераторов. К их числу принадлежит и Федор Тютчев – романтик и философ, который и в юные годы нередко искал ответы на вопрос о том, зачем человек приходит в этот мир, и как он должен пройти свой путь.

В 1851 году он публикует стихотворение «Наш век», в котором рассуждают на тему морали современного общества. Зрелый 48-летний мужчина, прошедший через многие жизненные испытания, приходит к выводу, что «не плоть, а дух растлился в наши дни». Эту фразу можно расценивать и как личный ответ поэта на многочисленные упреки в его адрес. Все дело в том, что в это время роман Тютчева и Елены Денисьевой, юной особы из знатного и богатого рода, уже был предан огласке, после чего разразился громкий скандал. Предвосхищая упреки в свой адрес, поэт указывает на то, что эти взаимоотношения продиктованы не жаждой плотских утех, а высокими и чистыми чувствами, которые, к сожалению, для многих его современников остаются непостижимыми и недостижимыми.

Именно по этой причине автор убежден, что «человек отчаянно тоскует», так как лишен некой духовной основы. Для кого-то она заключается в общении с женщиной, для кого-то – в общении с Богом. Однако и в том, и в другом случае людьми движут два самых важных чувства – вера и любовь. Именно их, по мнению Федора Тютчева, недостает его современникам, многие из которых осознают, что их жизнь пуста и никчемна. Внутренние протесты порождают абсурдные и порой необъяснимые поступки, однако мало у кого, по мнению автора, достает смелости и сил обратиться за помощью к Господу. Современный человек, как считает поэт, «жаждет веры… но он ее не просит». И это связано не с природным упрямством, а с непониманием простой истины о том, что любой из нас должен верить хоть во что-то. Безверие, по мнению Тютчева, рождает хаос в мыслях и в душе, заставляет человека сомневаться в своих силах и толкает его зачастую на неверный путь, сойти с которого порой бывает невозможно. Однако для того, чтобы избежать подобных внутренних противоречий, достаточно лишь впустить в свое сердце Бога, почувствовать его заботу и любовь, которые, по мнению поэта, и являются путеводными звездами в жизни каждого человека.

Произведение Фёдора Ивановича Тютчева «Наш век» было написано в далеком 1851 году. Аксаков тогда отметил это стихотворение, как произведение, которое способно задеть нравственные, даже задушевные убеждения не только самого поэта, но и всех читателей.

Сам Тютчев пытается описать все в красивых тонах, хотя все мы прекрасно можем догадаться о том, что он хочет сказать нам. Стихотворение «Наш век» - ничто иное, как настоящий крик души, который указывает все болезни века, в который живет писатель, а если провести аналогию с тем, что сейчас есть в нашем мире, то, можно сказать, что он затронул не только свое время, но даже будущее.

Если рассматривать это произведение, то, можно сказать, что это философская лирика. Как рассказывали исследователи об этом творении Тютчева – «это эстетический вариант несостоявшейся молитвы», что, впрочем, является правдой.

Фёдор Тютчев

Не секрет, что часть самых популярных произведений Фёдора Тютчева были написаны во время кризиса среднего возраста, и «Наш век» - не исключение. Это довольно сложный период в жизни человека, когда он пытается найти для себя ответы на самые сложные вопросы бытия, в частности, зачем люди пришли сюда, высказывает свою раздражительность по поводу этого мира, его несовершенства. Да, конечно, такие мотивы можно обнаружить у многих отечественных литераторов, среди которых и Тютчев. Его можно отнести к категории лириков, которые не против поразмышлять насчет вопросов бытия, своеобразный философ, который делится с читателями своими размышлениями на этот счет.

В своем стихотворении «Наш век», Тютчев рассказывает историю, в которой главный герой прошел через множество жизненных испытаний. Он рассуждает на тему морали современного общества, человечества и бытия, в общем понимании этого слова. Герой постепенно приходит к пониманию того, что в его век – не плоть, а дух растлился. В частности, писатель таким образом пытается как будто ответить всем на многочисленные упреки, поступающие в его адрес. Тогда это было обусловлено романом Тютчева и Елены Денисьевой – юной девушки из знатного и богатого рода. Писатель буквально говорит, что их отношения – не простая плотская утеха, а самые настоящие высокие и чистые чувства. Как он сам отмечает, такие чувства в его время недоступны для большинства людей, мало кто может их абсолютно полно и цело испытывать, в результате они остаются просто непостижимыми для них.

Описание стихотворения «Наш век»

Главный герой этого произведения рассуждает по поводу того времени, в которое он живет. Здесь есть все то, что знакомо, пожалуй, каждому читателю в той или иной мере – век безверия, тьмы и растления духа. Собственно, такие же явления мы можем наблюдать не только в 19 веке, но и в 20, и в текущем столетии. Постепенно и неугомонно общество принижает те ценности, которые были когда-то дороги, а на их место становится материальное благосостояние, попытка получить желанное, а отношения людей заменяются на возможность сделать для себя что-то лучше, получить определенные возможности и не более того. Так, например, отсутствие веры в человеке совсем разрушает его душу. Главный герой произведения абсолютно одинок, он лишен каких-то возвышенных идеалов, чем не могут похвастаться многие окружающие. Он исполнен тревогой за будущее всего человечества в целом, о чем легко понять, прочитав само произведение. Оно просто пестрит ощущением трагизма бытия, всего мира.

Анализ стихотворения «Наш век»

Несложно догадаться, что произведение целиком и полностью построено на контрасте между нашим времени и идеалом, который заключен в мыслях и рассуждениях главного героя. Этот идеал исходит из прошлого, хотя о нем ничего и не говорится на протяжении всего стихотворения. Подобную параллель очень легко провести и понять. Писатель помогает это сделать и использует огромное количество антитез, присутствующих в произведении, например: «свет» - «тень», «безверие» - «вера» и другие.
Автор произведения говорит о том, что «человек тоскует». Это связано в первую очередь с отсутствием какой-то духовной основы.

Духовная основа, в свою очередь, может заключаться для кого-то в общении с противоположным полом, а для кого-то – в общении с Богом. Несмотря на это, человеком как в первом, так и во втором случае движут два самых сильных чувства, которые есть вообще во всем мире – его вера и любовь. К сожалению, этих чувств лишен тот мир, в котором живет главный герой, эти чувства как-то незаметно от него ушли и общество стало совсем другим, не тем, каким его хочется видеть, хотя идеализировать – тоже нет смысла. Его современники при этом и сами осознают недостаток этих чувств в самих себе, они понимают, что из-за этого их жизнь абсолютно пуста и никчемна, но одновременно с этим и поделать ничего не могут.

Как считает сам писатель, современный человек «жаждет веры … но он ее не просит» и это связано с тем, что мало у кого есть смелость, да и попросту не хватает собственных сил для того, чтобы обратиться за помощью к Богу. Конечно, Тютчев не стремится никого осуждать ни в чем, он знает и делится с нами знанием о том, что связано такое явление у людей не с каким-то природным упрямством у людей, а в первую очередь с тем, что у них отсутствует понимание одной простой истины – человеку надо верить хоть во что-нибудь.

Отсутствие такой веры, в свою очередь, рождает хаос и беспорядок в голове, мыслях и действия человека, заставляет сомневаться в собственных возможностях, силах. В результате становится очень просто сойти с истинного пути. Решение подобной проблемы, по мнению Тютчева, заключается в том, чтобы человек всё-таки сумел, научился верить в Господа, это позволит избежать ему внутренних противоречий, он встанет на правильный путь, почувствует заботу и любовь Бога. Это, как считает Тютчев, и есть путеводная звезда в жизни каждого.

«Наш век» лишен всяких высоких чувств, здесь правит нечто другое. Во второй строфе произведения мы как раз и понимаем то, что человек, у которого отсутствует вера по-настоящему страдает, мучается: «Невыносимое он днесь выносит…». Третья же строфа завершает все эти «потуги» главного героя. Поэт не верит, что в будущем что-то изменится. Человек как не верил в Бога, как не желает вернуться вновь к библейским заповедям, так никогда того и не захочет. Для того чтобы заставить читателя прочувствовать весь трагизм, писатель использует метафоры «к свету рвется из ночной тени», эпитеты «отчаянно тоскует».

Кризис веры, который описывается Тютчевым в этом произведении является одной из самых актуальных тем отечественной литературы в принципе. Одной единственной проблемой, по мнению Тютчева, остается и будет то, что каждый человек в своей мере хочет верить, но не просит о том у Господа в силу собственной гордости. Она, в свою очередь, исходит из бездуховного состояния общества, которое в его век было буквально одержимо различными революционными идеями. Безверие становится всему бедой.

Писатель обращается к Библии, в частности, к библейскому сказанию об исцелении Иисусом бесноватого отрока. Таким образом, несложно догадаться, что Тютчев полагает, человеку, для того чтобы быть полностью счастливым достаточно найти свою веру. Это избавит от душевных терзаний и укажет верный путь. Жизнь наполнится дополнительным смыслом, станет чище и добрее.

Стихотворение «Наш век».

Восприятие, толкование, оценка

Произведение мы можем отнести к философской лирике, жанр его – лирический фрагмент, стиль – романтический. Исследователи называли стихотворение «эстетическим вариантом несостоявшейся молитвы».

Безверием палим и иссушен,

Невыносимое он днесь выносит…

И сознает свою погибель он,

И жаждет веры – но о ней не просит…

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,

Как ни скорбит пред замкнутой дверью:

«Впусти меня! – Я верю, Боже мой!

Приди на помощь моему неверью!..»

Таким образом, герой Тютчева критически оценивает и век, и современное поколение.

Произведение построено на контрасте «наших дней» и идеала, заключенного в душе лирического героя, идеала, идущего из прошлого. Об этом идеале ничего не говорится, однако эта полярность подразумевается у Тютчева. Отсюда идет обилие антитез: «тень» – «свет», «безверие» – «вера», «не просит» – «жаждет». Категория времени определяет всю композицию стихотворения.

Стихотворение написано ямбом, катренами, рифмовка – перекрестная. Поэт использует немногочисленные средства художественной выразительности: метафору («дух растлился в наши дни», «безверием палим и иссушен»), анафору («И сознает свою погибель он, И жаждет веры – но о ней не просит…»). На лексическом уровне находим находим старославянизмы, выражения высокого стиля – «днесь», «жаждет веры».

Общий мотив этих произведений – противостояние идеала и действительности, в них поэт критически оценивает свою эпоху, пишет о терпении и многострадальности русского народа.

Здесь искали:

наш век тютчев анализ
тютчев наш век анализ
анализ стихотворения наш век

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует…
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит…
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры… но о ней не просит…

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
«Впусти меня! – я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..»

Беседа прот. Андрея Ткачева о сегодняшнем времени
на примере стихотворения Ф. Тютчева «Наш век»

Расшифровка беседы прот. Андрея Ткачева о сегодняшнем времени на примере стихотворения Ф. Тютчева «Наш век»

Передо мной стоит задача поговорить о сегодняшнем времени. Это задача с одной стороны легкая, потому что мы все в нём живём. Чего проще — надо рассказывать только о том, что на глазах. С другой стороны, задача всё-таки трудная, потому что мы все живём в разных временах, и человек не живет только в том времени, в котором он сейчас пребывает. Поэтому задача, в общем-то, даже непосильная — с одной стороны легкая, а с другой — непосильная. Ну и на помощь себе я выбрал старого учителя Фёдора Ивановича Тютчева. У него есть стихотворение «Наш век». Наш — это XIX-й. XIX-й — то время, которое мы благополучно считаем во многих положениях прогрессивным по отношению к нашему, то есть прогресс — это нелинейное понятие. Есть эпохи древние, которые были прогрессивнее наших, если мы ставим перед собой какие-то моральные вопросы. То есть эпоха, в которую врачи не делали абортов, как это, допустим, у Драйзера в «Американской трагедии», когда там после того, как нежелательная беременность началась, молодой человек оббегает кучу клиник и везде встречает недоумённые взгляды: «Как? Вы что — хотите, чтобы я сделал аборт?», — а некоторые просто хотят его полиции сдать. То есть это XIX век, американская действительность — она, конечно, прогрессивнее чем XXI век и в Америке, и в России. Но, тем не менее, Тютчев пишет стихотворение «Наш век», XIX век. Вот картина мира глазами не самого последнего человека. Он пишет:

И человек отчаянно тоскует…

Безверием палим и иссушен,

И сознает свою погибель он,

Вот такие три строфы. Исчерпывающая характеристика. Очень емко, лаконично. Сейчас мы будем разбирать, если Бог поможет. И как хорошо подобраны слова и как фотографически точно сделан слепок внутреннего состояния человека. Это XIX век — наш век.
Вот первая строчка. Я хочу на ней сразу же остановиться. Под растлением — а мы традиционно понимаем в русском языке, в нравственных категориях, тление как таковое — это изменение. То есть когда мы говорим о Божией Матери, что Она «без истления Бога Слова Родшая», то без «истления» — то есть без перемены, то есть не меняющееся сохраняется вечно. Меняющееся в конце концов упадает и исчезает, прахом становится. То есть Она в до Рождестве, в Рождестве и по Рождестве — Дева. Дева Нетленная. Дева, не изменившая естества, Дева, Чья природа осталась сохранённой. Это такой один смысл слова «нетление». В нравственном отношении растленный человек, тленный человек, растлившийся — это человек, который в силу разных причин подвергся разным порокам, впитал их в себя и без них жить не может. Люди грешат все, но грешат очень по-разному. Некоторые грешат, сопротивляясь греху, некоторые грешат с удовольствием. У , уже сегодня цитируемого, есть такое выражение. Он говорит, что некий старик, в старости никак не могший распрощаться с грехами — грешащий старик (такая печальная вещь сама по себе — некий такой Карамазов-старший), говорил мне, что в юности я грешил из любопытства — когда человеку хочется узнать что-то новое, когда он молодецки тратит свою избыточную энергию и проверяет себя на вшивость, ищет приключений. Грешит, так сказать, из любопытства — есть такое ложное геройство. А в старости он говорит: грешу из ненависти к себе. То есть когда я борюсь и не могу побороть себя, и это постоянное падение и восстание издергало мою душу уже, так сказать, до края, то человек может махнуть на себя рукой и грешить, уже ненавидя себя, самоубиваясь. Люди так тоже грешат. То есть люди грешат очень по-разному.
Вот здесь, вот в этой строчке, Тютчев сообщил очень важное: . То есть обычное бытовое сознание считает, что избыток грехов в нашем мире — плотских грехов, дела плоти известны — это блуд, нечистота, людская похоть, сребролюбие и прочее — то, что Павел перечисляет. Что якобы тело имеет свои законы, тело имеет свою, так сказать, программу жизни, и эта программа жизни противоречит духовным устремлениям человека. И тело вечно заставляет человека делать то, что душе, в общем, не хочется. Тело тянет человека вниз — душа хочет идти вверх — такая классическая греческая дуальность получается. Она была в разных философских системах и религиях, когда тело считали темницей души, что душа моя благородна, а по плоти я развратник. Душа моя томится в этой узнице — темнице тела, и я думаю, когда я уже от нее разрешусь. Такие моменты есть и в Писании. У апостола Павла в Послании к Римлянам тоже это есть, об этом тоже можно догадаться. Он пишет, что «закон ума моего знает Бога, а закон, живущий в плоти моей, Бога не знает, и я борюсь сам с собой. Чего не хочу — делаю; что хочу — не делаю, бедный я человек».
Но, дорогие христиане, вот опять вернемся к Тютчеву. «Не плоть, а дух растлился в наши дни». Очень интересная такая вещь. на самом деле плоть наша невиновна. У митрополита , Царствие ему Небесное, — Сурожского, который Сурожскую кафедру занимал, известный проповедник, яркая личность, в любом случае — у него есть такое интересное выражение, что вот человек согрешил, и весь мир вокруг него из-за него испортился — из-за человека. Сам мир по себе невинен. Невинны земля, трава, вода, животные — всё невинно, виноват человек, из-за человека всё остальное происходит. И в человеке, говорит он, именно в такой же иерархии грешит человеческое естество. Первым согрешает разум, сердце, воля — такие вот духовные составляющие человека. Плоть потом, как покорная раба, идет на грех, когда ум и дух покорился греху. Не плоть заставляет нас объедаться, блудить, лениться, гневиться, яриться и прочее и прочее, не плоть. Это растлившаяся душа заставляет наше тело повинно и покорно исполнять волю растлившегося духа. Это очень революционная и правильная мысль. Повторяю, потому что в большинстве случаев мы склонны себя оправдывать — чем? Плоть слаба. Так сказать, дух бодр, плоть немощна. Понятно. Мир силен, мир давит на человека соблазнами — этим, этим, этим… — А вот как я могу противостоять? Но вот правильная иерархия ценностей говорит нам о том, что если дух в человеке не растлился, то на человека не может повлиять ни слабая плоть, ни растленный мир. У Григория Сковороды есть такая фраза интересная, он говорит: не обвиняйте мир сей в грехах своих, труп сей невиновен. Потому что мир окружающий — он как мертвое тело, он не может тебя соблазнить ни на что. Ну, допустим, мы говорим — дух сребролюбия всеми овладел. Кстати, заметим: дух сребролюбия всеми овладел, или дух разврата всеми овладел — дух. Не разврат как таковой — дух разврата — что-то тонкое, что-то в воздухе летающее, Что-то проникающее в помыслы, что-то пленяющее разум и потом уже тянущее человека на грех. То есть всегда наше тело оскверняется в последнюю очередь. Сначала оскверняется дух. Всегда сперва, нежели тело впало в грехи, дух человеческий порабощается, и в духе терпит поражение. И только после этого, как скотину на убой, человека ведут уже телесным образом на грехи. Так бывает со всеми грехами, в том числе в особенности с тем, который более всего растлевает людей — блуд и всякая нечистота. Это известнейший Псалом 50, покаянный, который, наверное, знает всякая крещеная душа, более-менее входящая в храм. Вы же помните историю возникновения — когда Давид в летний вечер, в теплый вечер всходит на плоскую крышу своего дома и видит купающуюся женщину. Начинается оттуда всё, и начинается пленение — сначала его глаз, потом воспламенение сердца, потом желание вырастает до явного приказа вести ее к нему, он с ней спит, она ему нравится — его совесть молчит. Он находит ее мужа, ставит его в опасное место на войне, и его убивают — совесть его молчит. Он с ней спит — ему хорошо, а не знаю, что там с ней творилось — она-то мужа наверняка любила, а про ее эмоции и чувства Библия умалчивает. А вот у Давида все внутри молчит, пока не пришел пророк Нафан. Так хитро грех залезает в человека, что человек не осознает себя грешником. И Нафан говорит ему: «Там у тебя происходит страшные вещи в царстве». Я повторюсь — это некие такие священные банальности, наверняка их подавляющее большинство знает, но это очень важно. Он говорит: «У тебя происходят в стране страшные вещи». — «Какие?» «У некоего богатого человека есть тысяча овец, а у бедняка только одна овечка. Эта овечка ему как дочка — он ее кормит с рук, он с ней спит в обнимку, и когда к богатому приходят гости, он повелевает забрать эту овечку у бедняка, зарезать, приготовить, а своих овец жалеет». Царь аж вскочил с престола: «Кто такой, кто на такое может дерзнуть — на такую гадость, на такое зверство, на такое бесчеловечье, бессовестность такую! Его надо казнить!»- «Нет, это ты». «Как я?» — «Но ты спишь с чужой женой, а мужа ее ты убил, по сути. То есть ты заказал убийство. Заказчик убийства по всем законам страшнее, чем исполнитель. То есть ты заказал убийство и спишь с чужой женой. И совесть молчит у тебя». Тогда Давил сел и говорит: «Я согрешил перед Господом».
То есть совесть человеческая молчит, пленение духа происходит именно помыслами. Мы читаем молитву , мы же там говорим: дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. То есть не просто празднословие не даждь ми — а дух праздности, дух уныния, дух празднословие не даждь ми. Наоборот, дай мне другой дух — целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви. То есть один дух забери, а другой дай. То есть все вопросы решаются в духе. И вот именно «не плоть, а дух растлился в наши дни» . То есть сначала человек безместное мыслит, беззаконное сочиняет, глупое мечтает, скверное смотрит, грешное читает, а потом он уже по неизбежности тело его, как бессловесное животное, ведется плененным духом, как скотина на убой, на разные смертные грехи. То есть победа в духе — это победа за жизнь, а проигрыш в духе — это смерть всего человека. И вся борьба человеческая, которая происходит, должна происходить за дух в человеке, за то, что смотрит человек и что видит человек. Ведь смотрящие на одно и то же не одно и то же видят.
Вообще классика — это тоже некая священная банальность. У описывается, как три монаха наблюдали одну и ту же картину. Через монастырский забор перескакивает тень какого-то брата и побежала в сторону села. И один говорит: кто-то из братьев, очевидно, вор — побежал ночью воровать. Второй говорит: кто-то из братьев, очевидно, блудник — побежал к женщине ночью в село. А третий говорит: третий из братьев, тайком, очевидно пошел раздавать милостыню, как , чтобы его не узнали. Вопрос на засыпку: почему одно и то же видели трое, и такие три разные реакции? Да потому, что блудник подумал, что человек блудить пошел; вор подумал, что он воровать пошел; а раб Божий подумал, что он пошёл тайком исполнять заповеди Господни. Мы видим одно и то же, но мы совершено по-разному видим одно и то же, мы видим все, на самом деле, самые разные вещи. Смотрю в книгу вижу — какую-то конфигурацию из трех пальцев, например. Посмотрели два человека кино — и это можете проверить в любое время, как только посмотрите более-менее серьезное кино в какой-то более-менее серьезной компании. Посмотрели два-три человека кино, выходят, обсуждают фильм. Фильм понравился. Один говорит:
— А ты помнишь, как он ему там сказал, а тот пропустил мимо ушей типа — что-то незначащее, и вот из-за этого потом случилась трагедия?
Второй говорит:
— Ты знаешь, я этого не помню, но я зато помню, как он когда выходил, то он так зло повернулся — и я сразу понял, что он преступник.
— А я этого не помню, как это так — мы же смотрели одно и то же кино, почему ты видел одно, я а видел другое?
Да потому, что сердце цепляется за то, что в нём болит, за то что в нём здорово. И вот мы, собственно, христиане, мы кто? — мы люди, ведущие борьбу в духе. Можно запостить себя до полусмерти, и ни одну страсть не победить. То есть можно высохнуть, как рыба вобла, быть худым как жертва концлагеря, поститься строго по монастырскому уставу, по Типикону — только синие маслины вкушать, загрызая их сухарями, и ни одной страсти при этом не победить. Можно быть завистливым, злым, гордым, упертым, к тому же ещё и развратным человеком, потому что высохшее тело блуд отнюдь не убивает. Вот если, например, пойти поухаживать за больными, и судно из-под них вынести — пару часов блудить не захочешь. Уход за больным — тяжело больным, со всем сопутствующим, тем, что занимался — гнойной хирургией, то есть вот эти все некрозы, гангрены и гниль человеческая — оно на уровне даже обоняния отшибает у человека всякий помысл прелюбодейный, потому что гниющая плоть убивает желание, стремление к всякой плоти. А пост ещё ничего сам по себе не убивает.
Так вот тютчевская строчка — она гениальная. «Не плоть, а дух растлился в наши дни» . То есть дух растленный рождает растление всего остального, и победа должна быть в духе, и борьба в духе должна быть. То есть борьба за то, что ты ешь, духовно говоря: за то, что ты читаешь, о чём ты думаешь. Если мы в эту сферу не войдем, отдадим ее на откуп Голливуду и кому-то еще — то мы ничего не сделаем, то есть мы просто будем проигравшей стороной. И вот когда плоть в человеке погибает — вместе с духом, когда дух растлился, человека охватывает смертельная тоска.
Строчка продолжается так: . То есть сытый человек, одетый человек, имеющий крышу над головой человек, которому не угрожает физическое насилие и смерть — он не на войне, он не в экстремальной ситуации, не в тюрьме, не под следствием. Вроде всё у него есть — книжки на полке, хлеб в хлебнице, чай на плите — а он отчаянно тоскует. Ему непонятно, зачем он живет. Он жить не хочет. Современный человек очень часто не хочет жить, хотя у него есть все такое, о чём не мечтали древние короли. Короли завшивевшие, ходившие в баню раз в месяц и мывшиеся по частям, например там, и не имевшие даже половины бытовых условий и комфорта, которые имеет любой сегодняшний горожанин во многих вещах в быту, были несчастнее, чем мы. То есть если так прикинуть вообще, как люди жили и что делали, то, конечно, любая женщина, стиравшая во все дни года в Двине — лед ли на ней плывет или не плывет, то, конечно, она была менее счастлива с точки зрения физического состояния по сравнению с женщиной, у которой стиральная машина. То есть современные люди счастливее многих поколений, живших до нас. Но при этом мы же умудряемся быть несчастными. Потому что застоявшаяся от безделья кровь и раскалённая печка разных неудовлетворенных желаний и многое еще что-то такое, и проигрыш в духе, делают нас жутко несчастными людьми. У нас всё есть, и ничего нет. Статистика психических расстройств, самоубийств, медленного самоубийства в виде наркомании и алкоголизма говорит о том, что людям незачем жить. Человек — это умное существо, у него должна быть умная программа. То есть если кто нибудь придумал машину — он должен знать, зачем эта машина ездит. То есть нельзя в булочную ездить на пожарной машине, это абсурдно. На пожарной машине нужно пожары тушить. Человек — это существо, которое должно понять, зачем я здесь существую, зачем я живу — кому это все нужно. В периоды острой депрессии люди высказывают это все:

« ,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?».
А там есть ответы:
«Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана;
Не без воли Бога тайной и на казнь осуждена».

Итак, человек, который проиграл в духе, отчаянно тоскует — это правда, это диагноз. Отчаянно — это от слова «отчаяние», означает — ничего не жду, то есть не чаю ничего. У меня нет веры и надежды, то есть я уже ни на что не надеюсь, отчаянно тоскую. Разве может быть что-нибудь хорошее в этом мире, который худший из миров, говорит тоскующий и отчаявшийся человек, ему совершенно не за что зацепиться. Что тут можно сказать? Можно сказать, что только одна радость в мире есть, могущественным образом разбивая в пух и прах всякую такую печаль и тоску — это Пасхальная радость. Если ее из мира вытащить, забрать и спрятать, то человечество, действительно, умрёт от тоски — просто как зверь в клетке, просто тихо поскулит-поскулит, и сдохнет. Вот диагноз очень верный.
«Не плоть, а дух растлился в наши дни, и человек отчаянно тоскует» . В этом неестественном состоянии он долго находиться не может, он будет вырываться оттуда — пусть даже инстинктивно.

«Он к свету рвется из ночной тени,
Но свет обретши, ропщет и бунтует».

То есть ему нехорошо, он погибает. Ему говорят: вот есть источник Света, есть Христос, Он сказал: Я Свет истины, пришедший в мир. Ходящий во Мне не будет спотыкаться. Иди к Нему. И погибающий человек говорит: не хочу я к нему идти. Я погибаю — да, но идти я к Нему не хочу, я не хочу каяться, не хочу смиряться, я не хочу признаваться в своих согрешениях, я не хочу вообще ничего менять в своей жизни. Вот плохо мне — да, плохо; погибаю я — погибаю; хочу спастись — хочу. Но не так, как ты мне предлагаешь. Как только источник света приближается к человеку — он как летучая мышь, забивается куда-то в угол, это вам всем известно. Это известно по детям, внукам, друзьям, знакомым — и по себе самому; и для того, чтобы каждый из нас пришел к Богу в зрелом возрасте — а подавляющее большинство людей, здесь сидящих, пришли к Богу в зрелом возрасте, — которые вот растлились плотью и духом, и смертельно тосковали, и к свету рвались, но между тем еще и бунтовали. С какой стати люди, перед тем, как прийти к Богу — вот просто простыми веселыми ногами ещё потом успели побывать у одних сектантов, у других сектантов, помедитировать, поголодать по Полю Брегу, поинтересоваться восточными учениями, западными учениями, по фен-шую шкафы покрутить. То есть все что хочешь, испробует человек, пока он ко Христу придет, потому что он не хочет прямо сразу идти к Христу. Он сначала все сухие колодцы осмотрит, и все лживые маяки на зуб проверит, тогда он уже точно убеждается: ну нет ничего больше, ну ничего больше нет. Ну тогда ещё, может быть, если он до этого времени не умрет. Он тогда припадет и поплачет — и Христос же спешит навстречу, Он же, слава Богу, спешит, Он не медлит.
Так что «свет обретший человек», как правило, «ропщет и бунтует». Человека очень трудно привести к Христу. И личное открытие дверей сердца для Христа при личной встрече — это вообще очень большая тайна, очень тяжелый труд. Теперь заметьте ещё порядок слов: «ропщет и бунтует». Ропот — это недовольное такое хлюпание носом и губами, это ропот такой. Ропщут обычно на кухнях. Ропотники соберутся и поносят всех — и начальство, и соседей, и власти, и воинство, и небо, и землю, и заграницу, и собственный подъезд. И всё им плохо, плохо им. Это потому, что плохо в человеке, это в нем все сгнило, и он сидит, позволяет этой гнили выхлипываться, как воде из чайника, когда чайник закипит. Это так оно и есть, к сожалению.
То есть верующий человек — он бодрый человек, он не сумасшедший, он знает что хорошо, что плохо, но в нем нет духа ропота, он не ропотник. Ропщет и бунтует. Ропщут на кухнях, а бунтуют на площадях. То есть, когда некая граница кипения достигает в обществе, что ропотников не слишком много, сорвиголовы выходят на площади. Что с этого бывает, мы видим на примере некоторых соседних стран, на которые пальцем показывать не будем.
Итак, первая строфа — мы ее еще раз прочтем. «Не плоть, а дух растлился в наши дни, и человек отчаянно тоскует, он к свету рвется из ночной тени, но свет обретши, ропщет и бунтует» . XIX-й век! В XXI что происходит? Только умножение процесса. Дальше самое сильное.

Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит…
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры… но о ней не просит…

Я бы хотел, чтобы у кого цепкая память это запомнили. . То есть человек, выпадающий из области веры, ходящий под палящими знойными лучами неверия, так сказать, под солнцем сатаны — есть такое кино французское с молодым Бельмондо, где он играет католического священника. «Под солнцем сатаны» — такое страшное название. Это такая аналогия с путешествием евреев по пустыне, когда над тобой негаснущая это лампада — жаркое солнце, под тобой сухая земля, по которой нет-нет да и пробежит скорпион, а больше ничего живого — и ты идешь непонятно куда и непонятно сколько. Вот такая щемящая, знойная такая картина человека, который бредет по пустыне неверия. Ну, и если угодно, Пушкин тоже писал: «Духовной жаждою томим, в пустыне страшной я влачился» . Пустыня. Опыт пустыни — есть пустыня блаженная — преподобные приходили — нас вчера возили на Соловки, то есть надо додуматься, чтобы в этих непонятных этих лодках-долблёнках, как-то плыть по этому Белому морю в такую даль сумасшедшую — зачем? Чтобы потом с любовью лобызать берег пустынный — «О, блаженная пустыня прими мя в свою густыню».То есть густой лес или пустой берег — нет людей — вот тебе и сладко, вот тебе и пусто, вот тебе и буду Богу молиться. А это другая пустыня — это пустыня страстей, пустыня знойная, пустыня жаркая, в которой человек иссыхает и погибает. «Неверием палим и иссушен, невыносимое он днесь выносит» . Мы должны признать, что ад — это очевидная совершенная реальность, которой тесно быть локализованной в той мрачной области, в которой он локализован, собственно, и ад постоянно ведет войну с нормальной жизнью, вот с этим миром — для того, чтобы ворваться в него, оторвать какие-то куски живой земли, как оазисы вечно засыпает песком, и войти в нашу жизнь на правах хозяина, и занять какие-то территории нашей жизни. То есть ад — это реальность и многие уже живут в аду, хотя они ходят по тем же улицам, что и мы, и в те же магазинах отовариваются. Человек может умом и сердцем жить в аду. Невыносимое выносят люди, когда они в течение всей жизни живут непонятно чем, на самом деле. Вот чем живет человек? Это быстрые дары богатства, молодости, юность, играние сил, кипение, бурление мечтаний — оно быстро заканчивается, и человек очень быстро проживает на своей собственной шкуре жизнь блудного сына. То есть сначала все растрачивается очень быстро, друзья разбегаются, таланты уходят, здоровье иссякает, деньги кончились, допустим. Потом начинаются свиные корыта. То есть начинается корыто, из которого жуют поросята — и ты жуешь. Как ни противно, а жуешь то же самое.
На разных этапах к человеку приходит помысел возвращаться обратно. То есть «встану и пойду к отцу». Но вот пока он этого не сделает — он унижен, он гладен, и он невыносимое выносит — как по части физических страданий, так и по части внутренней боли.
«Невыносимое он днесь выносит. И сознает свою погибель он и жаждет веры, но о ней не просит». Тут есть четыре глагола. Выносит, сознает, жаждет, не просит. Просить нужно. Нужно просить. Если естественно говорить о молитве, как о непременном атрибуте нормальной жизни, то конечно, самая лучшая молитва — это хвалить. «Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних, Тебе подобает песнь Богу, хвалите Его солнце и луна, хвалите Его звезды и свет» — и т.д. и т.д. Это лучше, чем говорить: подай, Господи; дай Господи, — и лучше, чем говорить: прости Господи; помилуй Господи. Это очень важно. Кто не молится как грешник — того молитва Богу неприятна. Но верхи молитвенные — это хвала и благодарение. Ну, и нужно, конечно, просить и не стыдиться. Некоторые говорят: мне как-то стыдно у Богу просить, просить Его. Христос Сам призывает нас, чтобы мы Его просили. Потому что это отчаянная вещь: «жаждет веры, а о ней не просит» . Просите, стучите, ищите. Там вообще такие простые призывы — глаголы в повелительной форме: просите, и дастся вам; стучите, и вам отворят; ищите и обрящете. Всяк просящий приемлет, и ищущий обретает, и толкующему отверзается. Всякому. То есть, не утомляться стучать, не отчаиваться искать, и стоять перед закрытой дверью бить в нее и стучать: верую Господи, отверзи нам, Господи, отверзи нам! Это противоположность тому, что есть. Потому что множество людей живут вот в этом невидимом инфернальном мире и жаждут веры, но о ней не просят. Наверно, надо, чтобы и верующее сообщество как-то озаботилось какой-то сердечной заботой о тех наших братьях и сестрах, которые живут рядом и на глазах погибают. Чтобы мы всё-таки понимали несколько опорных вещей. Во-первых, мы должны понимать, что мы не можем спасти кого-то без его согласия, без Божиего благословения, поэтому ограничить свои попытки нужно смирением. Но вместе с тем мы не можем спокойно и комфортно спасаться, попутно как бы разделяя мысли, что миллионы людей уходят в бездну адскую. Как-то это не по-человечески получается.
У нас должна быть благая тревога о людях, которые не знают Господа, у нас должна быть какая-то личная молитва о тех, кто не знает Господа, и когда вы будете молиться, всегда, может быть, откладывая книжку в сторону, прочитавши положенное правило, попробуйте сказать Богу несколько своих слов. О ком-то должна у вас болеть душа, кроме вас. Вы, посмотрите, например: каждый час кто-то кого-то рожает, каждую секунду какая-то женщина мучается родами, вопит и кричит, пребывает в этом Евином состоянии, в котором она осуждена на болезни страдания. Может быть сказать: Господи помяни жен, родящих детей, в сию самую секунду. А потом умирают в эту же секунду. Если поставить метроном, он будет так: щелк-щелк-щелк-щелк, то это ровное число ударов метронома будет означать ровное количество смертей, совершающихся каждую секунд, потому что каждую секунду какая-то душа из мира уходит. Постоянно кто-то уходит. Если мы хоть раз в жизни видели умирающего человека, то мы должны были бы запомнить это трепетное состояние. Вот когда помолишься Богу за себя — можешь сказать: Господи, кто-то сейчас умирает перед Тобою — помяни его и помилуй по великой Твоей милости.
А еще если мысль расширится, и сердце распространится, как апостол Павле пишет: коринфяне, распространите сердца ваши, ибо вы вмещаетесь в сердце наше. Вам в нашем сердце не тесно, то есть Павел обнимал весь мир любовью. Если сердце распространится, допустим, можно подумать: Господи сколько людей в жизни, в мире, не знают тебя А ведь сколько людей ищут Тебя — вот ищут, но не находят, ищут давно и не могут найти. Понимаете, может быть, ваше сердце двинется на то, чтобы сказать: Господи, тем кто ищет Тебя — откройся; тем, кто тоскует без Тебя — явись; тем, кто умирает без Тебя от бессмыслицы, от тоски от нежелания жить, кто ходит по краю с помыслом самоубийства — ведь людей каждую секунду ходит по миру, миллионы, которые еще шаг — и оборвется, то есть им жить незачем. Вот как-то, может быть, где-то что-то вздохнется из нас когда-нибудь об этом, и я вас уверяю, что эти вздохи не бесполезны.
Вообще, если только оглянуться вокруг — мы сегодня шли, например, по коридору на обед, и стоит группа студентов, где-то с Индостана — индусы, такие — может быть, Непал, может быть, Индия — такие девочки, мальчики такие — вот их стояла группка такая. Я себе думаю: в каждом городе, в большом городе, особенно в миллионниках — там есть много вузов, учатся сотни и тысячи иностранных студентов — чернокожих, желтокожих, из Индокитая, китайцев, лаосцев, вьетнамцев, японцев, камбоджийцев, нигерийцев — кто хочешь, я себе так думаю: они здесь учатся, платят за образование, возвращаются на родину инженерами и врачами, — если бы из этой массы огромной иностранной молодежи, хотя бы 5% возвращалось верующими людьми, чтобы они за время овладения русским языком и инженерной наукой здесь, или там медицинской наукой — если бы они еще каким-то образом, кто-то помог бы им открыть перед ними Православие — какую-то книжку, с собой на службу взял, в какое-то паломничество повёз, заговорил о чем-то важном — чтобы они здесь не учились развратной жизни, ночным клубам и кабакам, которые там на родине у них запрещены, они здесь наоборот как бы получают полную свободу, вольницу, с которой очень трудно молодежи справиться. Молодой человек, живущий далеко от дома и живущий среди людей, которые грешнее, чем у него на родине — это как бы просто жертва обстоятельств. А если бы эти иностранцы, иностранные студенты — смогли бы, например, поставить перед собой такую священно трепетную задачу, чтобы хоть немножко этих людей, этих инженеров и докторов, уезжали с крестиками на шее. Это же были бы живые миссионеры! Мы плачем, что никто у нас не занимается миссионерством, никто никуда не ездит, никто никуда не ходит. Но к своим не приходят! — не то, что там ехать в Африку, к африканцам. А если бы даже кто-нибудь к африканцам захотел поехать из наших, то ему бы законно и резонно сказали: куда ты, отец Симеон, к африканцам едешь — ты оглянись кругом, наши хуже африканцев. Наши дикие, наши развратные, наши глупые, наши неученые — к нашим иди! Это же ты столько времени потратишь на переезды, на прививки от малярии, на изучение нового языка, да и убьют там тебя, скорее всего, через годик. Ты лучше здесь живи и здесь проповедуй. Это хотел ехать в Японию проповедовать Евангелие, а потом осмотрелся — елки зеленые, какая Япония!.. Тут нищие, тут проститутки, тут ссыльные каторжники, тут беглые матросы, тут бабы многодетные с пьющими мужьями, с ума сошедшие от горести, тут босиком ходят зимой, тут без пальто ходят зимой, тут есть нечего, тут аспирина нет элементарного для больного. Какая Япония, куда еще ехать — вот тут Япония, тут Африка, тут Индокитай… Но это интересная мысль, на самом деле. Вот бы мы были великие мудрецы, если бы мы хотя бы какими-то мелкими партиями посылали из нашей огромной Родины студентов, выучившихся на разные гуманитарные или технические профессии, а ещё бы мы по дороге бы их обогатили православной верой. Так они бы понесли ее туда, к себе домой — это было бы очень интересно.
Я к чему. Нужно ставить перед собой некоторые сверхзадачи. То, что кажется фантастикой, сегодня на самом деле не фантастика, это реальность завтрашнего дня. Как только мы ставим перед собой задачу, как только мы формулируем ее — как только формулируем перед собой четкую задачу, считайте, что мы уже начали ее реализовывать. У нас еще нет ни плана — ни перспективного, ни стратегического, ни пошагового, у нас нет финансирования, людей, но задача озвучена, и она уже начинает исполняться. Скажите мне, кто был в Москве, например, в советские годы: кто-нибудь из вас мог поверить, что там, где бассейн на метро «Кропоткинская», что там будет храм Христа Спасителя опять стоять? Никто не верил — епископы не верили, митрополиты не верили, монахи не верили — какой храм, о чём вы говорите, не будет там храма — там бассейн. Был храм — нет храма, теперь бассейн, какой теперь храм? А вот поедьте и посмотрите. Храм стоит? — Стоит. Тогда это была чистая фантазия. Фантазия людей, которые верили в то, что Бог нас не оставил, и что начинаем новый виток нашей истории, новую страницу. То есть фантазия одного поколения — это бетон и металл второго поколения, это уже ощутимые вещи следующих поколений. Вот у меня такие мечты, например, я просто ими с вами делюсь — это главное, что я хотел сегодня сказать. Но может быть, это и будет главным. то есть дети Африки, дети Индокитая, учащиеся у нас, могли бы возвращаться обратно не только с дипломами врачей, но ещё с православной верой. Вот мы были миссионеры! Или, например, сверхзадача такая — у нас подавляющее большинство прихожан храма состоит из женщин, почему? У меня вопрос. Вообще, это оскорбительно для мужчин — отдать полностью молитву в руки женщин. У мужчин ум расположен, Богом создан на поиск истины и на скрупулезные размышления над серьезными вещами. Таков ум мужской, он просто по природе таков. Женщина расположена сердцем к сбереганию, к защите, к переживанию — у неё совсем другие функции в социуме, она гениальна по-другому; а мужчина — он не может жить просто, как лопух растет под забором — он должен задумываться, тревожиться, размышлять, читать, спрашивать, потом поступательно мыслить и додумываться до того, что есть истина. То есть Христос — это желание и край. Там так поется: «желание и край, и верных утверждение». То есть с какой бы ты стороны о мире не думал — ты все равно до Христа додумаешься, и в Христа упрешься. Это конец всех желаний и всех движений. С всех сторон к Христу иди — через красоту пойдешь — к Христу придешь; через мудрость пойдёшь — к Христу придёшь; через святость пойдёшь — к Христу подойдешь; через мысли о вечной жизни — куда бы ты ни шел, ты к Христу подойдешь в любом случае. Мне стыдно, что мужиков в храмах нет. Это что — это мы, что ли, виноваты священники, что мы не даем вам такую духовную пищу, очевидно, которая бы соответствовала вашему мужскому зрелому уму? Может быть и такое, потому что посюсюкать можно с маленькими, с женщинами там поплакать, повздыхать, что такая жизнь тяжелая — а мужику нужно дать твердую пищу апостольского учения. И чем умнее мужик, тем быстрее ему это понравится, по идее.
Вот сверхзадача: вернуть мужиков в Церковь. Причём вернуть не только тех — мы хотим вернуть в Церковь — тех, которые погибают от пьянства или от наркомании, но их нужно лечить и возвращать. А есть вполне здоровые, которых лечить не нужно, их нужно просто возвращать. Это военные, это академики разные, это профессора, это ученые, это люди одаренные, богатые знанием, опытом жизни. Что такое, где разомкнулся плюс с минусом, что они не приходят? Это какая-то стратегическая ошибка целого народа. Нужно поставить себе, сформулировать задачу: мужиков вернуть в храм! Чтобы в храме было 50% женщин и 50% мужчин. Потому что это ненормальная вещь, когда 70 женщин и 2 мужчины, один из которых священник. Надо просто осознать это отсутствие нормы и назвать его по имени. И считайте, что мы с этой самой секунды ставим перед собой задачу по исправлению ситуации, иначе не происходит.
Это я к тому, что вторая строка говорит, что «жаждет веры, но о ней не просит» . А мы просим, и молим, и стучим, и просим, и ищем.
Ну и третья строфа. Повторяю, это Тютчев пишет о том, как оно вообще у людей происходит. Если он правду пишет, если бы этого не происходило, то революции бы не было.

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
«Впусти меня! — я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..»

Вы помните в Евангелии этот возглас: «Верую, Господи, помоги моему неверию!». Это возглас измученного папы, у которого был бесноватый сын, и демон был в этом сыне очень лютый, «лютый зело». Этот демон упирался, не хотел уходить перед Христом, ученики не могли его выгнать, он имел какую-то особую упертую натуру, жестокую. И Христос имел скорбь, когда это все происходило, Он даже сказал: «О род неверный и развращенный, доколе буду с вами, доколе терплю вас!» То есть порабощен народ человеческий, слаб и порабощен. И Он сказал ему: дух немой и глухой! Я тебе повелеваю — выйди из него и больше не входи в него. Нужно было еще и так сказать, потому что видимо, наглый сей бес хотел вернуться обратно. Я тебе повелеваю — выйди из него и обратно не входи в него. А перед этим Он говорит: если веруешь, все возможно верующему. Тогда отец говорит: верую, Господи, помоги моему неверию! Вот здесь очень важны эти слова, потому что не нужно питать иллюзий, что как только человек попадает в светлый мир веры, у него сразу начинается совершенно такой блаженный период, когда у него нет сомнений, когда у него сердце не болит, когда у него на душе вечный мир, и безмятежье, и покой — ничего подобного. Человек, входя в светлый мир веры, вступает в борьбу с темным миром безверия, который поселился в нём самом, в этом человеке, и никуда сразу уходить не хочет. И светлый мир веры находится в вечной борьбе с этим тёмным миром неверия, и честный человек должен понимать, что он не весь ещё в вере, а он в вере частично, и частично всё ещё в неверии. Не знаю, как что — так некое дерево, что ли, корнями уходящее в тьму, а кроной поднимающееся к небу. Как что-то такое двоякое, как что-то такое, которое, знаете — вот как дельфин, который не может жить в воде все время, потому что дышит легкими. Он вечно выныривает, дышит и заныривает, чтобы там поплавать. Он ни на суше не может быть без воды, ни в воде без воздуха, потому что он не рыба — он млекопитающее.
Вот и человек — такое существо, которое хотело бы вообще отряхнуть с прахом страннических ног всякую пыль земную и вообще — только к Богу, к Богу, Богу — а оно нет, так не получается. И во-первых, силенок не хватает иногда, а во-вторых, у каждого мера своя. Всяк сверчок знай свой шесток. Кто-то, может быть, на столпе полжизни простоит, а кто-то едва-едва «Отче наш» к старости выучит наизусть -это его мера. Люди очень разные все, и бороться с самим собой приходится всю жизнь человеку, потому что человек сам по себе очень глубок, и это тайна. То есть человек — это тайна сам для себя, человек тайна. И глубина человеческая ужасна, и сердце человеческое куда глубже Мирового океана. «И гадам несть числа животная малая с великими.» … Чего там копошится на сердце человеческом — трудно представить. И вот с этим всем у человека борьба, и честные люди знают об этом, потому-то они и не гордятся. Мертвых воскресит и не гордится; из сухой земли воду изведет и не гордится, потому что он чувствует болезнь свою, чувствует рану свою, чувствует недостаточность свою. Он ощущает очень много важных этих чудных вещей, которые не дает ему право поднять носа. Он говорит: верую, Господи помоги моему неверию!
Вот об этом Тютчев говорит, что нужно так и молиться. Если ты чувствуешь, что ты колеблешься в вере — ты даже колеблющуюся молитву все равно приноси. Если ты сомневаешься — ты сомневающуюся молитву приноси. Ты борись с собой, говори: Приди на помощь моему неверию. Я верую, Господи, я верую, но Ты помоги моему неверию. Помоги всему тому, что мешает мне верить полной верой. Вера полная, вера цельная — это вера, движущая горами. Это вера, которая говорит горе сей: исторгнись и ввергнись в море, и бывает. Такую веру никто из нас на данный момент в себе не носит. А мы все находимся в состоянии борьбы, и во-первых, очень важно, что вера даётся не отдельно взятому человеку, а вера исповедуется, хранится, и питаются верой люди в общении, в общине, то есть в Церкви. То есть как бы ни был велик человек, отдельно взятый — например , — никогда никакому человеку подобного Серафиму Саровскому, не вверяется полностью истина. Истина не вверяется никогда одному человеку — хоть бы это был Моисей, хоть бы это был Елисей, хоть бы это был Илия, хоть бы это был Александр Невский. Истина всегда вверяется Церкви, которая как ковчег Ноев, наполнена живностью всякого рода — от маленького хомячка до огромного жирафа. Там всем есть место, и там все должны быть. И оттуда нельзя никого выкинуть. Там всем свое место есть. Вера — это подарок, который Бог даёт Церкви, поэтому все мы должны питаться оттуда. У нас у всех тот же источник питания.
Итак, я прочту еще раз это стихотворение, которое написано, повторяю, в XIX-м веке. В XXI-м веке проблемы умножились, мы можем их перечислять, но мы не будем этого делать, потому критика настоящей жизни не всегда бывает позитивна, потому что, критикуя, нужно предлагать. И нечего постоянно ругать тьму, нужно умножать свет. Знаете, очень яркий образ проповедник использовал. Представьте себе такой же, как сейчас, зал. Представьте себе, что здесь источника освещения никакого нет — а их-таки нет, они зашторены, вот сейчас всё погасить, например, дать всему погрузиться во мрак, дверь закрыть, чтобы там ничего не отсвечивалось из коридора, и потом зажечь какой-то самый слабый источник света — например, зажигалку или свечечку какую-то. Ее будет видно со всех концов, все сидящие в полной тьме увидят самый маленький крошечный огонёк, будь то огонек папиросы или огонек маленькой зажигалки. Любой источник света будет видно. Почему? Да потому что чем тьма густей, тем ярче звезды, чем глубже скорбь — тем ближе Бог. И не нужно бороться с тьмой, ругать эту тьму — ах ты, такая тьма паршивая, ах ты, такая гадкая тьма — лучше нужно от одной такой свечки другую зажечь, от той свечки еще одну свечку, еще одну свечку, а потом уже можно лица разглядеть, кто здесь сидит, а потом можно посмотреть, у кого есть отвертка, там поковыряться, чтобы свет исправить. Свет нужно умножать, поэтому критика, критиканство одно лишь — наш век, какой он есть, этот век? Он есть очень всякий, в нем есть очень много хорошего.
Вы сегодня приходили с книжками на подпись, на автограф, и говорили: я вас смотрю в интернете. Вопрос не во мне. Можно, например, если мы поставим себе цель собачить интернет с утра до вечера за те гадости, которые там есть — можно так поступить, Давайте собачить интернет. А вдруг мы захотим похвалить интернет — вот благословен Бог, подарив нам интернет, потому что мы получаем свободный доступ к огромным ресурсам, в зависимости от того, что ты хочешь найти, благодаря такой хитрой и нехитрой одновременно штуке, и можно обогащаться или гнить, развиваться или деградировать — пожалуйста, Господь дает, а ты выбирай. «Жизнь и смерть предложил Я тебе, благословение и проклятие» — во Второзаконии сказано. Выбери жизнь и живи, чтобы было хорошо тебе и с тобой.
Итак, прочтем еще раз вместе это стихотворение, и замкнем им первую часть нашей встречи, сказав, что проблемы всегда у нас одинаковые. … наша в духе, а если нет — тогда беда.

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует…
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.
Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит…
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры… но о ней не просит…
Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
«Впусти меня! — я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..»

Вот такой диагноз ставит нам гениальный поэт, и вот смотрите, как важна поэзия — она в кратких словах, избегая повторов и многослойности, дает нам такой четкий рентгеновский снимок внутреннего мира. Ну, и теперь прочитаем вопросы, которые вы задаете.
Что делать с поблажками? Разрешаю себе согрешить последний раз и так постоянно, особенно в критических ситуациях при усталости.
Это, конечно, не будет Вам утешением, но я должен сказать, что Вы не одна такая, Вы не один. Судя по почерку, это женщина. Во-первых есть грех и грех, есть грехи и грехи. То есть, если Вы, например, считаете — вот не буду больше сладкое есть, не буду хватить, не буду есть на ночь, а потом приду расстроенная с работы, открою холодильник — а там курица недоеденная — доем, думаю эту курицу, и больше не буду есть на ночь. То это, конечно, то, из-за чего Вы страдаете, то, что Вас мучит — но с этим можно страдать до глубокой старости или до панкреатита.
А вот если, например, человек в блуд впадает или принимает наркотики — тогда всё гораздо тяжелее, потому что здесь каждый новый прием и каждый новый фокус греховный — он угрожает смертью человека, он убивает в нем душу. И тогда уже с поблажками тяжелее, поэтому не зная, о чём Вы говорите, смею предположить, что это касается тортов и курицы, а не блуда и наркотиков, то думаю, что не требуйте от себя слишком многого. Есть такая болезнь — ученые, психологи называют эту болезнь перфекционизмом, то есть желание совершенства, когда человек настолько желает совершенства, что делает свою жизнь невыносимой, и попутно делает невыносимой жизнь своих окружающих. Если, например, какая-то мамочка заболеет болезнью перфекционизма и захочет, чтобы дети у неё были перфектные, то есть стопроцентно прекрасные, чтобы они на скрипочке играли, балетом занимались, на двух иностранных говорили, и еще ей помогали борщ варить, да ещё и в комнате было чисто, как будто бы они фрейлины Ее Величества, то дом погрузится в непрестанную войну двух поколений и невроз детям обеспечен — маме, впрочем, тоже. Есть мнительные люди, которые настолько хотят, чтобы все было вот так и вот так — это неправильно. В каждом доме после ремонта нужно оставлять кусок небеленой стены — на память о том, что мир несовершенен. Когда вы хотите, чтобы всё было совершенно, вы согрешаете, сами того не хотя, потому что вы хотите невозможного, или хотите возможного, но быстро. Это если все мы захотим, чтобы этот мир был лучше, например — вообще надо хотеть, чтобы мир был лучше.
Допустим, не сидится человеку на месте — он хочет, чтобы мир был лучше, он берет метлу и пошел подметать улицу, потому что это грязная улица. Ну ладно, подмел — сколько ты будешь подметать — всю жизнь или только сегодня? Можно, конечно, все выкрасить, вычистить, вылизать. Но потом всё-таки ты найдёшь ещё что-нибудь невыкрашенное, невылизанное, и на весь мир обидишься, что ты-то один трудишься, а остальным это до лампочки. Перфекционисты обижены на весь мир — ведь работаю я один, им кажется, что они одни — как атланты, держат на плечах небо, а все остальные прохлаждаются — это неправильно, то есть не нужно от себя слишком много хотеть, это может быть, немножко странные слова, но они очень важные.
В духовной жизни или в жизни физической — в нашей мирской, житейской, — необходимо очень разумно ставить цели, очень разумно ставить перед собой цель и адекватно оценивать свои возможности и способности, и ни в коем случае не перебарщивать. Потому что если вы перегнете палку — вы просто поломаетесь. Поэтому вот в части всяких постов, трудов, подвигов — лучше медленно и осторожно идти — как в горы ходят; я так не ходок особый — тем более в горы, но я знаю ещё по юности — мы ходили по Карпатам, и я прекрасно понимаю, что если, например, в горы побежать наверх, то ты на каком-то этапе обгонишь всех, кто идет с тобой рядом. Но если в горах идти медленно, рассчитывая дыхание и ища под ногу твердую опору, то ты обгонишь всех бегунов, что те, кто идут медленно и упорно, раньше всех заходят на вершину. А те, кто любит бегать, очень быстро скатываются до самого низа, они не доходят высоко, они просто изнашивают свои силы, устают, выбирают неправильный режим движения. Потому что в горы идти нужно медленно, и не останавливаясь. Идти, идти, идти, идти — и ещё о чем-то думать в это время — чтобы душа была бодра, нужно иметь какой-то предмет мысли, то есть нужно думать о чем-то. Физики и математики — у меня были такие знакомые, которые ходили в горы, они решали по дороге свои физические и математические задачи. У них голова работает, ноги идут, дыхание настроил — и попер в горы. И он обгоняет всех остальных, потому что он идет медленно и уверенно. Если нам в Царство Небесное надо идти — туда нужно идти медленно и постепенно, не нужно бежать. Сколько людей у нас в духовной жизни пытаются стартовать резко, потом быстро выдыхаются, и вообще бросают всякую духовную жизнь! Обратился человек — сорвало его, что называется. Он не может наесться этими акафистами, молебнами, канонами, службами, паломничествами, постами, ночными молитвами, дневными молитвами, читает — поёт, читает — поёт, читает — поёт, читает — поёт…. Потом -а-а! Ничего не получается! — И всё через два года — где ты? Я наг и скрылся. Годик погорел — сгорел, годик погорел — сгорел. То есть не надо перегорать, нужно светить всегда, светить везде, потихонечку, так сказать, израсходовать свой ресурс экономно. Также всё расходуется — и боекомплект, наверняка, так же хорошим военным в бою расходуется экономно, и запасы, например, если они ограничены, тратятся экономно, по мерам — потому что можно съесть в один день — и что, потом локти грызть? А можно — дали тебе на неделю пайку. И бюджет семейный строится так же, и все святые цели достигаются постепенно, настырно, и маленькими шажками. Поэтому говорится: пойди, ленивец, посмотри на муравья, или посмотри на пчелу. В пример премудрый Соломон не поставил ни слона, ни бизона, ни тигра и леопарда — пчелу и муравья. Маленькие незаметные существа — одна сладкое делает, другой постоянно трудится. По чуть-чуть, но постоянно. Вот поэтому — что с поблажками? — Иногда нужно поблажку сделать человеку, устроить себе праздник какой-нибудь. Ну допустим — позвал человек друга, посидели, накрыли стол чем-то нехитрым, поболтали о том о сём без греха часика полтора — и хватит, больше не надо, потому что после этого всякая беседа превращается в грех. Купите себе что-нибудь — женщин это очень веселит. Мужчину, например, насколько мне известно — не веселит покупка — ну разве только очень глупого мужчину, который обабился, его может веселить там какой-нибудь там портфель, ремень, машина. Вообще мужика не должно это веселить. Мужик должен быть умом устремлен к таким реальностям, в свете которых машинки также неважны, как детские машинки, не говоря уже о ботинках, портфелях и часах. То есть любовь к новым предметам, любовь к приобретению вещей — это бабский дух. В мужиках вообще его напрочь не должно быть. Они, кстати, поэтому и в церковь не ходят, потому что они ходят по магазинам с женами и разбираются иногда в тряпках лучше, чем любая женщина. Это плохо.

См. также: «Фёдор Тютчев. Наш век» в православном журнале «Фома»